Это одна из величайших советских симфоний

Рецензия на диск:

Николай Мясковский. Симфонии 17 & 20
Уральский молодежный симфонический оркестр/Александр Рудин
Fuga Libera (Бельгия) FUG 820 (2023)

Опубликовано в журнале Fanfare (США), апрель 2024

В «Записках московского пианиста» (Amadeus Press, 1998) Дмитрий Паперно рассказывает о заседании кафедры композиции Московской консерватории в 1948 году, проходившем на волне бюрократических нападок на Н.Я. Мясковского по причине его «безыдейного пессимизма». Мясковский «пользовался глубоким уважением и авторитетом среди всех знавших его», — говорит Паперно. В результате великий пианист и педагог Генрих Нейгауз «счел своим благородным долгом защитить другого большого музыканта, сказав, что, мол, это, товарищи, не тот пессимизм, за который надо осуждать, а „здоровый советский пессимизм!“».

Именно это парадоксальное качество — «здоровый советский пессимизм» — пришло мне на ум во время прослушивания новой записи 17-й симфонии Мясковского. Симфония была написана в 1937 году, за десятилетие до упомянутого заседания, но при схожих обстоятельствах — вскоре после печально известного выпада «Правды» в адрес Шостаковича — статьи «Сумбур вместо музыки». И симфония каким-то образом умудряется передавать тревогу — по сути, надвигающийся ужас — того времени, не прибегая ни к изображению страданий, ни к объяснениям, полагаясь вместо этого на эмоциональную двусмысленность – свойство, пронизывающее самые типичные партитуры Мясковского. Возможно, Нейгауз не совсем точно подобрал определение для этого преобладающего настроя. Он был, вероятно, «слегка не в себе» и, понятное дело, нервничал — а кто способен совершенно ясно выражаться на заседаниях кафедры? Но как бы вы это ни называли — я предпочитаю именовать это «лихорадочной ранимостью», хотя и это определение не самое точное — вы сами можете ясно услышать это свойство в данном произведении, отражающем всеми признанное благородство духа этого композитора без какой-либо претензии на героизм (той, что мы слышим в Пятой симфонии Шостаковича).

Парадоксальный дух, безусловно, слышится в общей ауре симфонии. Там, по крайней мере, на поверхности, присутствует много торжественных заверений, особенно в ее резких кульминациях; в то же время, заверения эти уравновешиваются сопоставимой им в интенсивности, хотя и зачастую скрытой болью, ставящей их под сомнение. Точно так же, как это часто бывает у Мясковского, здесь чувствуется сильный ищущий дух — движение вперед, усиленное постоянным контрапунктом, которое противится моментам покоя. И все же под всем этим скрывается бремя скорби — именно скорби, а не отчаяния, — что делает поиски если не тщетными, то, по крайней мере, сомнительными. Дух противоречия мы видим и в деталях. Обратите внимание, например, на сказочную атмосферу начала раздела B в III части, где сочетание солнца и льда слегка дезориентирует. Похожим образом действует пассаж в цифре 27 во II части, будто бы имитирующий церковный орган, он звучит одновременно успокаивающе и тревожно — или, по меньшей мере, некстати. В отличие от грандиозной иронии, которую мы встречаем у Малера, противоречия Мясковского едва заметны и имеют свойство исчезать прежде, чем вы их обнаружите. В этой музыке не так много одержимости, но мало и устойчивости, даже учитывая ее крепкие тематические связи. Когда-то я находил это произведение оптимистичным (см. Fanfare 16:4), сейчас же я меньше склоняюсь к этому. В целом, с течением времени, я все больше убеждаюсь, что это одна из величайших советских симфоний.

В написаной в 1940 году 20-й симфонии мы слышим почти тот же композиторский голос, если не замечать его некоторой размытости. Контрапунктические споры здесь смягчены, краски (и без того изначально блеклые) обесцвечены, мелодии нейтральны по настроению. Она создавалась между двумя, вероятно, самыми популярными симфониями Мясковского — и кажется, что в ней он переводит дыхание.

17-я была посвящена Александру Гауку, который исполнил ее премьеру и позже записал для «Мелодии» — раскаленное прочтение, какое сейчас найти нелегко. Рудин и музыканты Уральского молодежного симфонического оркестра, однако, держатся достойно, и, несмотря на несколько моментов, где им не хватает уверенности, они играют с большей убежденностью, чем Светланов и Государственный симфонический оркестр СССР. Долгожданное дополнение к каталогу.

Питер Рабинович

Перевод Ю. Григорьевой